Её лунная душа постоянно обращена в романтическую даль; окно становится символом тоски и одиночества. Последнее воспоминание Онегина о Татьяне (глава Восьмая, XXXVII, 13—14) весьма изящно связано с первым впечатлением о ней (глава Третья, V, 3—4).