Зизи -уменьшительное от Евпраксии, иногда Зина.
В 1824— 1826 гг., в пору пребывания Пушкина в псковской ссылке, она была еще подростком,
на глазах Пушкина расцветшим в хорошенькую девушку.
«Кудри золотисты на пышных склонах белых плеч» (Языков), «полувоздушная дева» (Пушкин),
с стройной талией, о которой Пушкин вспоминает в пятой главе «Онегина»:
...строи рюмок узких, длинных,
Подобных талии твоей,
Зизи, кристалл души моей,
Предмет стихов моих невинных,
Любви приманчивый фиал, —
Ты, от кого я пьян бывал!
Пушкин в это время полушутливо ухаживал за Зиной, также и Языков, когда гостил в Тригорском. Избалованная ухаживаниями, она позволяла себе капризничать, рвала стихи, которые ей писали оба поэта. Пушкин сообщал брату: «Евпраксия дуется и очень мила», а самой ей писал:
Вот, Зина, вам совет: играйте!
Из роз веселых заплетайте
Себе торжественный венец —
И впредь у нас не разрывайте
Ни мадригалов, ни сердец!
В 1826 г. Пушкин уехал из Михайловского. Через полтора года прислал Евпраксии экземпляр только что
вышедших четвертой—пятой глав «Онегина» с надписью: «Евпраксии Николаевне Вульф от автора. Твоя от твоих».
Как раз в пятой главе находится вышеприведенное уподобление бокалов талии Зины. Пушкин крутился в
вихре петербургской и московской жизни, влюблялся направо и налево, изредка наезжал в деревню, там
встречался с Евпраксией. Постепенно отношения с нею становились ближе и интимнее. Алексей Вульф в
старости рассказывал М.И.Семевскому, что Пушкин был пламенным обожателем Евпраксии.
Имя «Евпраксеи» стоит в «дон-жуанском списке» Пушкина, притом в первом его отделе, куда занесено
шестнадцать имен женщин, которых он любил всего глубже и сильнее, — Бакунина, Ризнич, Воронцова,
Ушакова, таинственная NN.. Гончарова и др. Слухи о люб¬ви Пушкина к Евпраксии дошли в 1831 г. даже
до молодой его жены, и она ревновала его к старой любви. Расцвет любви этой можно отнести к 1828— 1829
гг. Алексей Вульф в это время записал в дневнике: «По разным приметам судя, и молодое воображение Евпраксии
вскружено неотразимым Мефистофелем [Пушкиным]». В начале 1829 г. в селе Павловском, имении одного из дядей
Евпраксии, гостила молодая поповна Екатерина Евграфовна Смирнова, впоследствии в замужестве Синииына. Там же
в то же время гостили Пушкин и Евпраксия с матерью. Синицына рассказывает: «Когда мы пошли к обеду,
Александр Сергеевич предложил одну руку мне, а другую Евпраксии Николаевне, бывшей в одних летах
со мною. За столом он сел между нами и уго¬щал с одинаковою ласковостью как меня, так и ее.
Когда вечером начались танцы, то он стал танцевать с нами по очереди — протанцует с ней,
потом со мной, и т.д. Осипова рассердилась и уехала. Евпраксия Николаевна почему-то ходила с заплаканными
глазами. Может быть, и потому, что Пушкин после обеда вынес портрет какой-то женщины и восхвалял ее за
красоту; все рассматривали его и хвалили. Может быть, и это тронуло ее, — она на него все глаза
проглядела». После смерти Евпраксии Николаевны дочь ее, по завещанию матери, сожгла письма к
ней Пушкина.
Многоликий Протей-Пушкин и в любви к женщинам был Протеем. Перед нами то дерзкий и бесстыдный сатир,
то застенчивый до смешного мальчик, то «рыцарь бедный», пламенеющий чистою любовью к той,
«кою назвать не смеет». Каковы же были его отношения с Евпраксией? Судя по некоторым данным,
отношения эти были такие же интимно-близкие, какие раньше были у Пушкина со старшею сестрою Евпраксии,
а у Вульфа — с рядом его молоденьких кузин. Опытный в таких делах глаз Алексея Вульфа отмечает
у сестры «расслабление во всех движениях, которое ее почитатели называли бы прелестною томностью, —
мне же это показалось похожим на положение Лизы Полторацкой, на страдание не от совсем счастливой
любви, в чем я, кажется, не ошибся».
Во всяком случае, Евпраксия Николаевна знает о Пушкине в области этих отношений до странности много.
В 1835 г. она рассказывает в письме к брату с каким нетерпением поджидал Пушкин их замужнюю сводную сестру Сашеньку Беклешову (Осипову), «надеясь, кажется, что пылкость ее чувств и отсутствие мужа разогреет его состарившиеся физические и моральные силы». А через год выражает радость, что молодая ее сестренка Маша предпочла поэту некоего Шенига, который никогда не «воспользуется» ее благорасположением, «что об Пушкине никак нельзя сказать». Евпраксия Николаевна до конца жизни была очень дружественно расположена к Пушкину; но каждый раз, когда относительно него заходит разговор об этой области отношений, в тоне ее неизменно звучит та же затаенная насмешка и враждебность, как и у ее брата Алексея.
В июле 1831 г. Евпраксия Николаевна вышла замуж за барона Б.А.Вревского. Пушкин бывал у них в их имении Голубово. В 1835 г. он писал жене: «Вревская очень добрая и милая бабенка, но толста, как Мефодий, наш псковский архиерей. И не заметно, что она уже не брюхата: все та же, как тогда ты ее видела». А через год писал Языкову: «Поклон вам от Евпраксии Николаевны, некогда полувоздушной девы, ныне дебелой жены, в пятый раз уже брюхатой, и у которой я в гостях». Пушкин скучал у Вревских, его раздражали вечные крик и плач ребят, коробили беспрестанные беременности хозяйки. Он ей сказал как-то:
— Как это смешно!
Евпраксия ответила, что с возвращением Пушкина в Петербург то же самое окажется и с его женою, и не ошиблась. Однако отношения их были дружески настолько, что Пушкин делился с Евпраксией Николаевной многими даже интимными переживаниями: она, например, одна из немногих была посвящена Пушкиным в его запутанные преддуэльные отношения и в самый факт посланного им Геккеренам вызова.
назад